Художественные andross'ки

Старик



рассказОпубликовано: 15.11.2009

Этот рассказ написан много лет назад, когда я... учился в школе.
Так что не судите строго :)


Несколько десятков тысяч лет назад, а именно - прошлой ночью, мне была предоставлена возможность уникального выбора. Такой шанс выпадает раз в сорок тысяч лет и выпал он мне. Почему мне? Я абсолютно уверен, что это была чистая случайность. В небесной канцелярии ничего не делается по знакомству, а выдающихся заслуг за мной еще никем не было замечено. Думаю, клерк, отвечающий за этот эксперимент (а может, это был сам Господь?) ткнул наугад пальцем и попал в мою жизнь.

Я не могу сказать, что видел или слышал ЭТО. Скорее, то были вибрации моей души, настроенные кем-то свыше на частоту своей воли. Не прошло и мгновения, как я уже знал все, что мне предлагалось. Не прошло и мгновения, как я дал ответ. А потом долго лежал в постели пораженный и теперь уже мозгом пытался понять, что произошло. И не мог. Не понять, ни поверить в такую возможность.

Проверить было легко: стоило лишь подумать об одной конкретной вещи, зародить в себе слабое желание и... Я боялся. Потому; что ели ЭТО было на самом деле, слишком многое произойдет от моего самого незначительного желания. Низринуться в бездну - времени, пространства, перейти границу реальности - это не отпуск на Канарских островах провести. Я боялся даже представить себе, что прямо сейчас я могу уйти в другую жизнь. И прожить ее всю - от начала до конца. А потом вернуться в эту, в то же самое мгновение, в какое покинул ее. Мне нужно лишь подумать о времени, в котором я хотел бы жить (я могу это выбирать сам!), захотеть этого. И все. Где-нибудь в Римской империи родится младенец с моей душой, и будет жить, любить, страдать, и лишь после смерти - настоящей, реальной смерти, легкой ли, мучительной, моя душа вернется вновь ко мне, обогащенная опытом еще одной жизни. Вернется в ту же долю секунды, что и покинула меня. И я снова волен буду выбирать новую жизнь и отправляться в нее, даже не подозревая, что ждет меня за этой границей жизней. И снова после смерти т а м вернуться и снова уйти. До бесконечности, пока не проживу (если захочу, конечно) все времена от первобытных человеческих племен до наших дней, приобретя духовный опыт тысяч поколений.

Я лежал в постели и не решался начать этот цикл. Да какой там цикл! Я даже подумать что-нибудь лишнее боялся, рукой пошевелить, и чувствовал себя просто телом. "В конце концов, пытался я себя уговаривать,- рано или поздно я должен буду это попробовать. Я ведь дал свой ответ! И я могу прожить только одну жизнь... для пробы, а там видно будет". А другой внутренний голос противно нудил: "Ничего себе "для пробы". Перейти границу возможного - по-сути умереть, родиться заново, прожить целую жизнь - ты этой-то жизни даже половины не прожил, снова умереть - и это все "для пробы"?

"Может мне все приснилось?"- пытался я хитрить сам с собой, оттягивая страшный момент и зная, что ошибки здесь быть не может: ничего реальнее ЭТИХ слов никогда еще в моей жизни не было. Они были не услышаны мной - они были во мне и частью меня. И такой же частью меня был мой ответ: ДА.

В памяти всплыл случай, когда я в первый раз решился прыгнуть с трехметровой вышки в нашем бассейне. Мне было десять лет и я был, как и большинство мальчишек в этом возрасте, безрассудно-отважным, поэтому решение, что я должен прыгнуть с вышки пришло сразу же, как только я первый раз пришел в бассейн. Но принять решение и решиться что-то сделать прямо сейчас - не одно и то же. Решиться прыгнуть оказалось для меня слишком серьезным поступком, требующим и преодоления страха, и силы воли, чтобы не отказаться от принятого решения. Почти три часа простоял я тогда на вышке, пропуская всех вперед, то проклиная, то жалея себя, прежде чем решимость одержала: верх. В конечном счете, все оказалось очень просто и совсем не страшно, так что второй раз последовал уже через пару минут после первого и сколько их потом еще было - тех прыжков: и с трех- и с десятиметровых вышек...

Чего боялся тогда? Удариться о воду, утонуть - одним словом, боли и смерти? Наверно. Чего я боялся сейчас? Смерти? Я знал что вернусь не смотря ни на что. Неизвестности? Конечно, но она тоже была относительной - я вернусь, а значит самое главное известно. Нет, я боялся жизни! Со всем тем, что она несет. Никогда раньше я не задумывался над тем, что жизни можно бояться не меньше, чем смерти. В итоге ведь именно жизнь приносит нам смерть. Но насколько же жизнь заманчивее, черт возьми!

Именно в этот момент, неожиданно для себя, я решился.

Описывать целую жизнь слишком долго, скучно, да и моя память не сохранила ничего кроме боли и тоски. Память умерла вместе с клетками мозга того тридцатилетнего мужчины, в котором жила моя душа, погнавшая его, вопреки привычкам и крестьянской логике на встречу с Великим сверстником. Но пыльная дорога в Иерусалим оказалась последней в его жизни: умирая в придорожной пыли от укуса змеи он тосковал и плакал о чем-то возвышенном, не доступном его скромному разумению, о каких-то событиях, обошедших его стороной. С тоской и болью я вернулся в эту жизнь и долго лежал в постели с чувством не приобретенного, а потерянного опыта.

Пять тысяч лет назад я умер в глубокой старости и познал уважение своих учеников. Конечно, совсем рядом со мной жил более великий учитель, учение которого прошло сквозь десятки веков и живо до сих пор. Но запрограммированность меня-настоящего на встречу с Великими в других жизнях не срабатывала. Там у меня была другая жизнь и другие интересы. Я познал в той жизни настоящую любовь и уважение, был мудр и добр.
А следующая жизнь принесла опыт страшного предательства, стоившего мне мучительнейшей из всех пережитых смертей. После нее я долго не мог решиться на новую жизнь. Но соблазн был слишком велик и я снова и уже безостановочно пустился в круговорот тысячелетий. Я даже придумал способ быстрого избавления от приносимой в эту жизнь боли: я мгновенно думал о следующей и боль длилась лишь секунду, а душа - светлая, чистая, неопытная душа являлась в мире ином в теле невинного младенца.

Так продолжалось до самого утра. Только когда солнце заглянуло в комнату через неплотно закрытые шторы, я на время прервал бег жизней. Я не ограничен ни в чем, - думал я тогда, - и могу продолжить все это когда захочу, даже во время разговора с кем-нибудь и никто не заметит моего отсутствия на целую жизнь. Но в ответ на эту забавную мысль пришла другая, обжигающая: единственное, что мне может помешать - это смерть, в этой жизни. Я могу сегодня выйти из дома и попасть под машину. И конец всему. Или нет?

К тому моменту я прожил лишь несколько тысячелетий и ничего-то еще не знал.

Я снова ушел и вернулся. И опять, и опять... За пять минут здесь - десятки жизней там, в прошлом человечества, в его младенчестве, отрочестве, взрослении. Если бы я знал в тех жизнях, кто я такой, откуда пришел, зачем и куда уйду, если б мог сохранить в памяти все полученные знания, то всего лишь за какие-нибудь сутки, здесь, сегодня, вместо серого и заурядного гражданина, явился бы величайший из мудрецов и пророков человечества. К счастью, я был лишен этого. Уходя, падал в пропасть беспамятства, возвращаясь, приносил с собой лишь не ощутимые в материи следы любви, страдания и всех их оттенков, которые мы называем чувствами и ощущениями. Я уже начинал понимать, что сохранение в памяти всех знаний и знание ответов на все вопросы, равносильно бесконечной жизни, бессмертию во плоти, которое не под силу никому. Ведь даже Бог вне материи и вне времени.

Всего лишь за половину ночи и половину дня, скача из тысячелетия в тысячелетие, я подошел к последней, запретной черте - двадцатому веку. Родиться в двадцатом веке мне никто не запрещал, но будто огненными словами на стене сознания горело предостережение: "Если одна из новых твоих жизней пересечется во времени с настоящим моментом твоей настоящей жизни - ты умрешь. Везде." Получив возможность путешествий по тысячам жизней я был свободен во всем, кроме одного - путь в будущее был мне заказан.

Я, раздираемый соблазном и страхом, колебался. Решил не спешить. Встал с постели, умылся. Был уже полдень. Постепенно, с теплой водой из душа, с завтраком, с уличным шумом из открытого окна, приходило чувство реальности. Все как всегда. И я тот же и все, что меня окружает. А все эти жизни? Какой-то сон, не то кошмарный, не то приятный. Как же это меня угораздило проспать до полудня? И на работу не пошел! А там отчет, который нужно завтра сдавать... Работа! - как током ударило. Я вскочил, схватил телефонную трубку, набрал номер.

- Бурыгин слушает, - ответила трубка как всегда строгим голосом моего начальника.

- Александр Борисович, э-э...это, здравствуйте, - выдавил я все еще не понимая, что я могу ему сказать.

- Ну что у тебя опять случилось? - еще более строго спросила трубка.

- Александр Борисович, я... это, ну, в общем, заболел, - наконец хоть что-то смог промямлить я. - Но завтра я буду обязательно, я успею до вечера отчет доде...

- Смотри-и-и, - зловеще прервал меня начальник и бросил трубку. Такой тон предвещал самые печальные последствия, поэтому я решил отправиться на работу прямо сейчас, тем более, что доделать отчет за один только завтрашний день все равно будет невозможно.

На время я даже забыл про свои ночные путешествия. Или сны? Я шел по улице и навстречу мне со скоростью двадцатого века неслась реальность. Люди, заведенные ритмом столичной жизни, спешили  по своим неотложным делам, не обращая никакого внимания на весну, яркое солнце, дышащую теплом и свежей зеленью землю. У меня же как будто обострились все чувства, я вдыхал в себя тепло и свет с жадностью приговоренного к казни. Когда-то это уже было со мной, какие-то мимолетные картины проносились в сознании: яркое солнце, ослепительно голубое небо, свежая весенняя трава. И виселица, и злобные лица вокруг, жаждущие чужой боли и смерти. Лишь доля мгновения - и я снова мыслями и душой в реальности московской жизни. И лица вокруг меру злые, в меру добрые, чаще равнодушные - обычные московские лица. И весна, и свет, и тепло разлились кругом, но какая-то тревога...

Я сел в автобус, ехать недолго - пять остановок, даже книгу не успеешь почитать. Но сейчас мне было не до книг. Во-первых, объяснения с начальником и заваливающийся отчет - перспектива не из приятных, во-вторых, все растущая тревога, явно не связанная с работой, в-третьих, ночные, как бы это получше выразиться... приключения? путешествия? сны? В-четвертых...  В-четвертых, было решение поставить на карту жизнь и отправиться в новую... в 20-м веке. Решение-то было, решиться я опять, как и в начале, не торопился. Может и тревога связана с этим риском? Я даже не заметил, как сошел с автобуса. Ничего удивительного - маршрут на работу, пройденный сотни раз, выполнялся уже на автомате. Вот и угловой дом. За ним, метрах в пятидесяти, вход в нашу, известную многим по навязчивой рекламе, контору. Я шел не быстро и не медленно, а тревога волнами наплывала на меня. И исходила она, я это чувствовал почти материально, из-за угла. Что-то там было, какой-то ужас, который из тревоги в моем сознании превратился в реально ощутимый, панический страх всего существа. "Это судьба, а от судьбы не уйдешь", - мелькнула в голове расхожая фраза. Может это машина, которая должна меня сбить, или кирпич, сползающий по крыше, или шальная пуля, уже загнанная в автоматный ствол киллера? Какая разница - ведь это судьба! И я как кролик, загипнотизированный взглядом удава, медленно иду ей в пасть.

Всего три-четыре шага оставалось до угла, когда я понял, что у меня в запасе есть еще как минимум одна жизнь - целая жизнь! Страх был так велик, что риск отправиться в двадцатый век, перед которым я пасовал, сейчас показался ничтожным. И я подумал: 1917 год, Петербург. А желание оказаться там было очень даже велико.

Отчаяние и беспомощность. И резкая боль в сердце. Я схватился за левую половину груди и, кажется, даже покачнулся на ходу от этой боли. Подумать только: я прожил там целую жизнь, а здесь не успел сделать даже и пол шага! Впрочем, мои шаги отражаются в сознании как замедленное кино: один, второй и я завернул за угол. Впереди меня крыльцо и массивные двери нашей конторы. Охранник Леша, как всегда предпочитает охранять заведение с улицы, покуривая и заговаривая с проходящими мимо девушками. Его взгляд направлен в мою сторону, но куда-то ближе меня. Там кто-то лежит. Это старик. Видимо, только что упал: проходившая мимо женщина начинает склоняться над ним. Другие люди поворачивают головы на шум. Подходя, я слышу голос уже склонившейся над стариком женщины: "Скорую, скорее!" Я останавливаюсь, но почти не вижу и не воспринимаю ничего вокруг, потому что слишком велики собственные ощущения последних секунд. В голове проносятся картины ли, образы: страшная тревога, почти животный ужас, пропасть, счастье в глазах женщины - это мать, злые лица, осколок снаряда в груди и боль, и снова злые, мерзкие лица, и снова боль, и отчаяние, и безнадежность, и резкая, очень резкая боль в сердце... два шага до угла и легкость и... нет тревоги. Действительно, ни тревоги, ни страха, как будто разом отлетели от меня все грехи. И еле доходит до сознания крик: "Ну чего же вы стоите?! Вон там какая-то организация, у них должен быть телефон..."

И снова как в замедленном кино: я поворачиваюсь и начинаю бежать к дверям какой-то организации (неужели моей?). И на бегу, между двум прикосновениями подошв к земле, когда тело сотые доли секунды находится в полете, я вдруг понимаю, что глупо и смешно торопиться - этому старику не нужна помощь.